Черный пролетарий - Страница 5


К оглавлению

5

— Вот он глас народа, — улыбка едва тронула губы командира и утонула в усах, но топ-менеджер всё понял, и лицо его дрогнуло.

— Не имеете права, — выпалил он. — Вы знаете, кто я такой? Не советую со мной связываться. Меня должен судить московский городской суд!

— Пограничный идол Гаранта и Супергаранта остался далеко позади, — известил Щавель. — Ты бежал с Москвы на Русь. Здесь ты начал творить произвол. Ради чувства собственной важности покусился на жизнь своих земляков. Если бы ты хотел бы оставаться в праве, передал бы злодеев служителям закона. Но амбиции не позволили тебе поступить по закону. Ты решил выдвинуться ещё дальше и из простого активиста сделался убийцей. Но убийц вешают. Пришла пора надеть пеньковый галстук, поганый манагер.

Вторяк и Третьяк скрутили Нахального, пока дружинники опускали повешенного и освобождали верёвку. Топ-менеджер извивался как вьюн, но братья повисли у него на плечах, заломили руки и подтащили к осине.

— Бар-раны, чего вы смотрите! — бесновался Нахальный, но москвичи только ухмылялись, глядя на его потуги. — Бараны, ваш рот наоборот, чего встали? Спасайте меня! Это ваши права нарушают. Мы всё по правде делали! Спасайте вашего вождя!

Не сразу, но призывы его возымели действие. Нахальный ещё рыл ногами землю, когда его подручный в пятнистой зелёной одежде отважился на спасение повелителя. Он был невысокий, пузатый, с незамутнёнными глазами, толстыми щеками и усиками щёточкой. Мужичок напрыгнул на плечи Третьяка, чтобы оттащить его от шефа, но поздно — на шее Нахального уже затянулась петля.

Третьяк стряхнул мужичка, которого тут же рванул за камуфляж ринувшийся на подмогу Первуша. Боевой хомячок упал навзничь и его тут же стали охаживать по рёбрам литые носы омоновских берцев. Пешие ратники из внешнего оцепления вклинились в толпу, рассекая её на части, дабы она не стала действовать как единый организм, но москвичи и не думали вступаться за Нахального. Даже подельники боевого хомячка попятились, втиснулись спинами в передний ряд и постарались слиться с местностью. Борзый мэр никому не был нужен.

Топ-манагеру связали за спиной руки сыромятным ремешком. Пятеро дружинников взялись за верёвку.

Любослав перестал звать на помощь. Выпятил грудь, гневно обратился к соотечественникам:

— Твари тупые! Не хотите — не надо. Вы сами выбрали свой путь. Пусть ваших детей удвоенный ВВП в живот целует, пассивный вы электорат!

Командир поднял руку, топ-манагер смолк, сознавая своё место в сложившейся иерархии и инстинктивно подчиняясь субординации. Смолкла и толпа. Затаив дыхание, москвичи ждали шоу.

— На ваших глазах свершилось двойное убийство. По предварительному сговору, группой лиц. Наказаны будут все виновные, но с самым главным активистом мы решим на месте. Вина его очевидна, и суд состоялся. Властью, данной мне светлейшим князем Святой Руси, приговариваю организатора и зачинщика преступного самоуправства Любослава Нахального к смертной казни через повешенье.

Щавель кивнул.

— Тяни! — приказал Фома, и преступник заболтался на верёвке.

Он хрипел, прыгая в петле, пуская изо рта пену. Вытаращенными зенками озирал с высоты тех, кого привык попирать, а они глядели на него снизу и пересмеивались. Закусив выпущенный на волю язык, Нахальный в последний раз подавал нижайшим оскорбительный знак, пусть и против своей воли. Зрелище повешенного вождя возбудило собравшихся, чумазые лица обездоленных просветлели. Нищеброды загомонили, толкая друг друга локтями и подначивая. Толпа забурлила. К осине выскочила взлохмаченная беженка с овечьими кудрями и глазами обалдевшей совы. Вскинула тонкую ручку, указала кривым пальцем на пляшущего в петле манагера и завопила:

— Я Бомжена! Снимайте!

На её призыв не откликнулся никто. Охочие до зрелищ москвичи глазели на сучащего ногами Нахального, который перестал дёргаться и обмочился. Бомжена неистовствовала, крутилась юлой, подметала ошмётками юбки пыль, топала ножкой и голосила несусветное, однако к омоновцам приближаться остерегалась. Наконец, Нахальный издал продолжительный трубный звук и со штанин у него посыпалось.

— Сколь изобильный выход энергии низа, — заметил Щавель.

— Это душа из него вышла, — заявил Лузга.

— Тогда дело сделано.

Дружинники связали подручных опального топ-манагера и вместе с владельцем сапог повели к каравану. Оцепление сняли, беженцы потянулись по своим шалашам и лачугам. Даже Бомжена перестала буйствовать, а стащила туфли с холодеющих ног Любослава Нахального. Брезгливо обтёрла о траву, завернула в подол и понесла в свою палатку. Обувь хоть и пользованная, но изначально дорогая. Практичной женщине пригодится.

Карп наблюдал за драматическим представлением из-за оцепления. Со своего вороного тяжеловоза ему было прекрасно видно.

— Воздал беспредельщику той же мерою? — прогудел он, тронув коня и двинувшись рядом со Щавелем.

— Кто-то должен, — сказал Щавель. — Вот и начались проблемы с беженцами. Они пока жили дома, друг дружку грызли, а как оказались в условиях постоянно растущих вызовов, так поедом стали есть. Тут же объявился самый динамичный, который возглавил процесс на месте. А ведь он ещё организацией движения не занялся, войско голодранцев не собрал, но это обязательно будет. Найдётся другой, не менее эффективный.

— Ненадолго. Они всегда сначала уверенно идут к успеху, а потом поют горестную песню: «Анус, порвали анус! Каюсь, каюсь, каюсь…» — Лузга скабрезно оскалил траченный кариесом частокол, напоминающий о взятой при поддержке артиллерии крепости.

5