Черный пролетарий - Страница 37

Князев описал большую восьмёрку, огибая хозяйственные корпуса. Заложив руки за спину, но не как зэк, а по-начальственному, он важно прохаживался, оставаясь на виду выходящих с главного крыльца. Под сапогами хрустели камешки. Зорко позыривая, Князев приметил, что далеко не все студенты отдаются процессу подготовки к экзаменам. Некоторые вели праздные разговоры, умолкая при его приближении, а иные вовсе били баклуши напоказ! Под старым клёном на лужайке сидел патлатый парень с тесёмкой вокруг головы, играл на гитаре и пел эдак с вызовом. Возле него устроилась компашка таких же, с тесёмками. В основном, девки. Взирали с обожанием, внимали с открытыми ртами. Приблизившись, Воля Петрович различил слова:

Чёрные телеги у соседних ворот.

Вязки, ошейники, кляп туго в рот.

«Свежо, — подумал он. — Не иначе, сам утром сочинил».

Он миновал компашку, не сбавляя шага. В спину ударил лёгший под мелодию выкрик:

— Эй, начальник, ты меня слышишь?!

«Только что придумал, паскуда, — начальник тюрьмы отреагировал на выпад песенника как колода реагирует на брошенный нож. — Свой бард растёт. Наплодили всякой пакости».

После настороженной паузы раздался дружный смех облегчения.

«У них тут на самом деле кубло. Надо брать. Прав был Щавель, — временный глава администрации Владимира чувствовал себя виноватым перед скорым на расправу, но справедливым боярином, сердцем был на его стороне, однако умом понимал свою правоту. — Как там новгородцы говорят? От добра добра не ищут».

Поставленный стечением обстоятельств выбирать между одним добром и другим, Воля Петрович никак не мог решить, какое из них добро большее.

Вдруг откуда ни возьмись появился секретарь-референт с личным тавром ректора на лбу.

— Хозяин готов вас принять, — с пришёптыванием известил он.

Референт увлёк на боковую дорожку, широкую и нахоженную, но отчего-то пустую. Начальника тюрьмы враз отсекло от студенчества. Ректор ждал в мастерской кафедры паровых машин, выстроенной на отшибе возле котельной. Князев ощутил невидимую хватку интеллектуальной элиты. Не железные кандалы Централа, не ледяные клещи Щавеля, а нечто вроде легендарного магнитного поля, управляющего опилками. Силы не такой грубой, как воинская, но ничуть не менее жестокой.

Солнце било в цех через стеклянную крышу и панорамные окна во всю ширь стены.

«Дорого, но удобно, — подумал Князев. — На освещении экономят и при взрыве парового котла заново отстраиваться не надо, застеклил обратно, и всё».

Озарённая падающим с небес золотистым светом, в центре мастерской высилась фигура Джоуля Электриковича. Он был не один. В дальнем краю у шипящего агрегата шуровал кочергой в топке техник в длинном кожаном фартуке. Ректор, как обычно, был при параде. Отглаженный костюм с неброским галстуком, начищенные штиблеты, расчёсанная бородка клинышком и прилизанные волосы — в ином виде на людях не появлялся. Сын Электрика и Динамы, он носил почти вражеское имя Джоуль, однако оно обозначало отнюдь не принадлежность к аристократии Чёртова острова, а вполне православную единицу энергии, работы и количества теплоты. Этот факт Джоуль Электрикович любил подчёркивать в застольных беседах и публичных выступлениях, приводя в пример свою жену Гертруду. Родом из почтенной семьи передовиков, она носила имя точь-в-точь шведское, но имеющее не пошлое мещанское значение «невеста рыцаря», а гордое рабочее «героиня труда». Гертруда преподавала в Политехе основы техники безопасности на производстве. Их дети готовились занять подобающие по праву рождения места в цитадели ректората. Пусть университет по масштабам меньше города, зато власть в нём абсолютная. Восставший против ректора уводился кочегарами в котельную и там расточался под пылающим взором мозаичной фрески Сергея Лазо.

Референт деликатно убрался, оставив хозяина говорить с «хозяином».

Два владимирских властелина безмолвно стояли напротив, выжидая, кто выкажет слабость поздороваться первым. Гость был не в фаворе у матушки-природы. Даже сутулящийся от кабинетной работы ректор всё равно взирал на Волю Петровича с двухметровой высоты. Его предки без перерыва в поколениях с допиндецовых времён отменно питались, занимались спортом, постоянно учились и жили до ста лет. Сравнительно с ним кряжистый тюремщик выглядел гномом перед эльфом, хотя оба были обычными людьми.

Воля Петрович открыл было рот и набрал воздуха, чтобы сходу нагнать жути, как ректор оборвал на вдохе:

— Здравствуйте, Воля Петрович. Добро пожаловать в мой университет!

«Сговорились они сегодня что ли?» — мелькнуло в голове Князева. Однако прожжённый тюремщик просёк, что в заповеднике образованности на окраине Святой Руси слово «добро» носило не новгородский характер, ещё сохранившийся во Владимире, а обладало допиндецовым значением, имевшим распространение в Великой Руси и далее.

— Здравия желаю, — сказал, как отрезал, Князев. — Я по делу.

— Не сомневаюсь, — высокомерно кивнул ректор. — Пришли забрать кого-нибудь?

— Ты знаешь, — сухо ответил Воля Петрович, — что я временно замещаю Семестрова.

Джоуль Электрикович молвил тоном фаталиста:

— Мы оповещены о новом Указе. Комиссар светлейшего князя казнит и милует, снимает и назначает, ликвидирует преподавательский состав из соображений высшей целесообразности мне, как ректору, непонятной. Не затруднитесь ли вы объяснить, раз уж к нам пожаловали, чем вызваны произведённые ночью аресты и когда отпустят моих коллег?