Пандорин закрыл дверь, запер на ключ, вдавил шнур в подпечатник, замазал пластилином, поплевал на латунную шайбочку личной печати, висящую на связке ключей, вдавил в сизую от смешиваний разных цветов пластическую массу.
Подёргал ручку, проверяя, сработал ли замок.
«Особый учёт», было написано на двери.
Кабинет губернатора был украшен изысканными вещами, изготовленными как недавно, так и задолго до Большого Пиндеца. Князь Пышкин, выждав, когда остынет кресло покойного, принимал на новом, подобающем должности, месте, предоставив генерал-адъютанту решать вопросы, связанные с армией и провинцией.
— Среди населения Святой и Проклятой Руси распространена вера, что светлейший князь из любви к народу изымает у него огнестрельное оружие, дабы невоздержанное быдло по недомыслию не перестреляло друг друга.
— Приношу вам свои извинения, боярин Щавель. У меня в городе всегда было спокойно, но сейчас холопы словно с цепи сорвались. Это всё понаехавшие москвичи баламутят, — вздохнул князь Пышкин.
— За москвичей приношу свои глубочайшие извинения, — учтиво ответствовал Щавель. — Я разворошил гнойный улей Внутримкадья, из которого разбежался весь этот зоопарк.
Велимир Симеонович вздохнул ещё глубже и развёл руками, дескать, сделал добро, а душе каково? Щавель покивал с самым смиренным видом. Князь Пышкин перешёл к делу:
— У нас новая беда, вот и вынужден обратиться к вам за помощью. Мы немедленно отреагировали на стрельбу в «Жанжаке». Ночью провели обыски на предмет обнаружения подпольных цехов по изготовлению оружия. Состоялись аресты. Это вызвало вспышку злобы у мастеровых и возбудило брожение в среде шелудивой интеллигенции. Если раньше втихую поговаривали о бунте, то сегодня поступили сведения об активной подготовке к манифестации протеста. Профсоюзы планировали устроить антикитайское шествие, но кто-то переключил внимание смутьянов на нас. Бедность тяготит пролетариев, живущих в постоянной нужде, но идти протестовать их подначивают изнеженные мрази, тяжелее карандаша инструмента в руки не бравшие. Это избалованные дети купцов и чиновников, живущие на родительские деньги, либо получившие по их протекции синекуру. Белоручкам скучно, вот они и бесятся, устраивая сытый бунт под видом голодного. Им самим нужны не реально достижимые результаты, удовлетворяющие любого рабочего, а идеалы справедливости, недостижимые в принципе, которых несогласные требуют от властей немедленно. Тот, кто подскажет подобной публике нужные идеалы, получит недорогую и легко доступную силу для борьбы с политическим противником. В данном случае, с нами. И с порядком и безопасностью в Великом Муроме. Провокаторы искусно разжигают гнев отребья, искушая извечно озлобленных и склоняя на свою сторону колеблющихся. Жандармские эксперты-аналитики допускают возможность, э-э… — Велимир Симеонович пошевелил в воздухе пальцами, словно вылавливая витающий в кабинете эвфемизм. — Возможность активности экстремистов. Внедрённые в ряды митингующих агенты Боевого Комитета примутся раскачивать массовку, пока не возбудят недовольство до крайности, после чего толпа начнёт громить магазины в центре города, богатые дома и, как бы заодно, административные здания. Договориться с Рабочей Партией сейчас невозможно, вожаки ушли в подполье и действуют оттуда, опасаясь арестов.
— Уступки хороши, если не скованы иллюзиями, — сказал Щавель. — Есть люди, которые никогда не будут довольны собой и окружающим по причине терзающих душу демонов. Именно они обычно становятся зачинщиками смуты. С ними нельзя договориться, их нельзя разжалобить, их нельзя надолго подкупить. В силу умственной деформации, они всегда будут против. Несогласных по мере обнаружения следует сажать на кол в назидание простому, не склонному к безумию люду.
— Такъ! — воскликнул князь Пышкин. — Этих деятелей давно следовало упечь на торфоразработки, но покойный генерал-губернатор всё тянул, будучи гуманистом. Компромисс — достойный метод, кроме тех случаев, когда является продуктом слабости. Получается, что мы показали слабость, и теперь стоим перед лицом общегородского погрома и анархии.
— Чтобы попасть в рабство, порой достаточно лишь дать кому-то волю, — заметил Щавель.
— Учитывая ваш опыт, прошу помочь, э-э… обуздать строптивых. Показать им берега. Задача несколько сложнее поимки убийцы генерал-губернатора. Надо не допустить митингующих на наш берег. Пусть останутся на Болотной стороне. Демонстрантов из пролетарских кварталов будет отсекать полиция и жандармерия, но на прикрытие моста сил не хватает. Возникла проблема — ахтунги отказались участвовать. Решили поберечь свою задницу и выдвинули лозунг «Народ и ахтунги едины!» Они согласны обеспечивать порядок на Болотной стороне, но в заслон ставить некого, а вас как раз семьдесят человек.
— Два артиллерийских рассчёта и прикрытие, по две десятки конных с флангов, — Щавель представил угол Воровского и Набережной улицы, в голове командира нарисовалась картина расстановки сил. — Мне потребуются два орудия, дающие широкую осыпь картечи.
— В арсенале есть литые гладкоствольные пушки, аккурат под картечь, — мэр Великого Мурома с сомнением посмотрел на посланца новгородского князя. — Не находите ли вы, что сие, в некотором роде, перебор? Это же… мясорубка!
— Прежде мы испробуем все аргументы, начиная с самых безобидных, — успокоил его Щавель. — Если не подействуют приказы и копья конницы, выстрелим для острастки холостым. Однако мне нужно подстраховаться, вдруг они вздумают прорваться через наш заслон. Быдло хорошо понимает палку, но картечь куда лучше. Никому не нужно повторения того, что погромщики учинили с ходями. Лучше немного фарша единомоментно, чем куча трупов в ходе массовых беспорядков.