Ввиду сложившегося финансового кризиса ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Увеличить годовые налоги на 2034 и 2035 г.г. следующим образом:
— крестьянам — с 10 % до 15 %;
— рабочим — с 13 % до 18 %;
— купечеству ввести прогрессивное налогообложение для лиц с годовым доходом до 10 тысяч рублей — 20 %, от 10 т.р. до 30 т.р. — 25 %, от 30 т.р. до 70 т.р. — 30 %, от 7- т.р. до 100 т.р. — 40 %, от 100 т.р. до 500 т.р. — 50 %, свыше миллиона тысяч рублей — 70 %;
2. Принять упрощённую процедуру выдачи индигенатства Великой Руси всем инородцам до конца 2034 года;
3. Выделить средства из городского бюджета для восстановления района Шанхай и Драматического театра с привлечением бесплатной рабочей силы из числа горожан;
4. Уменьшить оплачиваемую продолжительность рабочего дня с 8 до 6 часов, продлить обязательную продолжительность рабочего дня мобилизованных горожан до 12 часов;
5. Объявить МОБИЛИЗАЦИЮ мужского и женского работоспособного населения Великого Мурома в Трудовую Армию.
6. На период восстановительных работ в Великом Муроме вводится СУХОЙ ЗАКОН.
Временно исполняющий обязанности генерал-губернатора Великой Руси,
мэр Великого Мурома
Текст хоть и выглядел похожим на деловой стиль обращения великорусской элиты к холопам, отличался от настоящего некой скрытой глумливостью, направленной на разжигание межнациональной и классовой розни у коренного населения. Сведущих людей обмануть он не мог, но среди простецов возникли бы пересуды. Павел впервые в жизни держал в руках настоящий чёрный пиар, а не учебник с протухшими образцами.
— Круто, — сказал он. — Быдло будет испускать лучи поноса во все стороны.
— Не главное, чтобы тебе поверили навсегда, — наставительно сказал пиар-менеджер. — Память простонародья держит событие месяц. Главное, возбудить сиюминутную ненависть. Потом всё равно забудется, а осадок останется. Осадок у черни остаётся надолго, хотя причина его появления затирается в памяти.
— Если вообще осознаётся нашими дураками, — угодливо добавил Вагин. — Чернь руководствуется чувствами и выбирает сердцем. Их ненависть рождается без смутного понимания причины вовсе. Она живёт в их нутре, впитываясь с молоком матери. Наши стоеросовые не скоро цивилизуются. Это Русь…
Такого подхалимства даже москвич не выдержал.
— На! — кинул он пакет, который упал Вагину на колени. Павел запоздало хлопнул по нему ладонями, посмотрел на пиар-менеджера вопрошающе и с некоторым испугом. — Надень жёлтую майку лидера. На демонстрации пойдёшь в первых рядах и поведёшь за собой толпу. Выступишь на Болотной зажигательно, порвёшь им все шаблоны, народ признает тебя вожаком. Главное, пробуди эмоции. В человеке сильнее всего низменные чувства — страх, гнев, жадность. Срывай покровы умолчания с заговора китайцев. Обличай продажное правительство. Пусть обыватели почувствуют страх за свой карман. А потом все на площадь, ко дворцу губернатора.
Переход от теории к практике сильно опустил воодушевление пролетария умственного труда.
— Мне обязательно с ними идти? — проблеял он. — Ты приехал и уехал в свою Москву, а мне тут жить. Может, я из штаба поруковожу?
— Сделаешь всё нормально, я тебя в Москву с собой возьму, — покровительственно сказал пиар-менеджер.
— Правда? — Вагин преданно заглянул в глаза пиар-менеджеру.
— Иди, работай, — отвёл он взгляд, чтобы не видеть активиста. — Выводи быдло на манифестацию протеста, командир Отвагин.
Когда он ушёл, в комнату твёрдой походкой ступил невысокий грек в чёрной шёлковой рясе. Обе нижние квартиры подъезда были откуплены и тайно переоборудованы в офис. Они сообщались между собой, дабы скрытно проникать и удаляться по мере необходимости, оставляя в неведении подчинённых с низким допуском к служебной тайне. На обеспечение прибыльного предприятия не скупились. Из особых мест выписали мастеров своего дела, людей выдающихся, дали им поддержку и полномочия. И теперь собирали плоды.
При появлении отца Мавродия пиар-менеджер встал.
— Как успехи?
— Работаем с тем, что имеем, — дипломатично ответил наёмник. — Приказы из типографии забрал. Вечером проведу собрание расклейщиков листовок, за ночь они отработают по городу, в следующий заход осеменят ближние пригороды.
— Садитесь, — сказал грек и сам опустился на диванчик для посетителей, но не примащиваясь с краешку, а вольготно развалился и закинул ногу за ногу, открывая для посторонних взглядов лакированные ботинки, шёлковые чулки и фасонистые штанишки. — Как они вам? Нравятся?
— Имеем тех, с кем работаем, — скорбно воззрился на грека москвич. — Так или иначе, это плохой, негодный материал.
— Других революционеров у меня для вас нет, — отчеканил священник. — Бунтари не бывают причёсанными, умытыми и старательными. Они могут быть неряшливы и ретивы, а также ненадёжны и просто опасны, как всякие безумцы, но ждать от них опрятности и аккуратности не след.
— Я работал в регионах, — сдержанно, но с достоинством заявил политтехнолог.
— У меня через час встреча с опричником, — сказал отец Мавродий.
— Будете уравновешивать молот рабочего класса топором лесного дикаря? — губы москвича угодливо растянулись в тонкой змеиной усмешке.
— Что за клише? — поморщился грек. — Вы бы сюда гидру революции приплели или что у вас там в речёвке проскальзывало?
— Гидра рабочего класса. Для лулзов вставил. Паше специально пометил, чтобы заменил на что-то социально-близкое, а он прямо так с трибуны и задвинул. Ничего, пипл схавал и попросил ещё.