Черный пролетарий - Страница 11

— Прошу вас следовать за мной, — вежливо пригласил дежурный помощник, развернулся через левое плечо и стал спускаться по лестнице.

Тюремный двор был замощён брусчаткой и там, куда падал свет фонаря, не выглядел инфернальным как во сне.

— Знаешь, что такое магнитная лента? — спросил Щавель, ещё находясь под впечатлением сна.

Лузга пожал плечами и, поколебавшись, ответил:

— У басурман есть. Они музыку на неё записывают как-то. Сам я ленты не видел. Думаю, магнит как-то хитро расковывают в полосу, с одной стороны у ней плюс, с другой минус, посредине где-то звук прячется. Порожняк гнать не буду, не видел, не знаю, на что она похожа, а чего ты спросил?

— Снится всякое, — неохотно поделился Щавель. — Место плохое.

— Похужей видали!

В кабинете начальника централа сгустилась атмосфера авральной ночи. Плавал слоями синий табачный дым. На столе расположился пищевой центряк — сало, пряники, повидло и здоровенный чифирбак, накрытый брезентовой рукавицей. Воля Петрович приветствовал вошедших, буровя налитыми кровью глазами. Этажом выше кто-то гомонил, вроде как, бабы, и даже плакал ребёнок.

— Лузга, мой большой спец по делам тебе известным, — представил спутника Щавель и положил на стол портфель. — Благодарю за помощь.

— Служу отечеству и князю! — нехотя поднялся раб, которому боярин указал место, обращаясь не как с высокопоставленным должностным лицом, а как с нижестоящим.

Помогальников с дубинками в кабинете не оказалось. Репрессировать не собирались. Щавель не мог отрицать эту возможность. Мало ли что придёт в голову князю? Возьмёт, да направит письменный приказ запереть в темнице за бесчинства по пути следования. Беспредельничать светлейший вроде как дозволил, но вон как обернулось. Одного ростовщика, из-за которого началась война с Озёрным Краем, могло с лихвой хватить для принятия сурового решения. Князь, каким его Щавель помнил до отсылки своей в приграничный Тихвин, был способен на многое. Лучезавр всегда был способен на всё, потому и сделался князем.

— Что у тебя стряслось ни свет, ни заря? — удержал перехваченную инициативу командир и тем, казалось, добил казематного льва.

Воля Петрович отвёл взгляд, тяжело прошёлся по кабинету.

— Присаживайтесь, угощайтесь. Чифир свежий, только нифеля поднимал. Индюха натуральная, не какой-то китайский пу-эр.

— Лузга, налегай на доппаёк, — разрешил Щавель, понимая, что церемонии пусть даже с наделённым исключительным доверием и верно прослужившим много лет ответственным лицом, но всё же имуществом, а не человеком, в эту минуту кончились.

Лузга, не снимая котомки, пристроился напротив чифирбака и принялся наворачивать за обе щеки. Пряники намазывал повидлом, заедал смачными ломтями бациллы, с чифиром однако не пыжил, чтобы не посадить мотор.

Щавель, наоборот, отодвинул стул, словно дистанцируясь. Развернулся к начальнику тюрьмы, сел, заложил ногу за ногу, сплёл на колене пальцы, смерил Князева от залысины до столешницы.

— Косяк у нас городского масштабах, — выдержав паузу, за время которой тщательно подбирал слова, изрёк Воля Петрович. — Язык не поворачивается сказать. Самоорганизованная интеллигенция выгнала из дому городничего вместе с домочадцами и в хоромы его беженцев заселила. Вот только что.

— Где он?

— У себя. На административном этаже, — мотнул головой в потолок Воля Петрович. — Бабы в канцелярии сидят, прислуга в архиве. Стыд.

— То-то у тебя шумно, — заметил Щавель. — Я уж решил, что ты работаешь с контингентом вне застенков, в обстановке не располагающей к откровениям.

— Обстановка важна, — тюремщик оценил тонкий юмор командира, — но хороший собеседник важнее. Я могу и здесь всю подноготную вытянуть, была бы иголка. Ты, боярин, тоже справишься. Докладывали, как ты Соловья-разбойника расколол.

— Правильно мыслишь, — учёл комплимент Щавель. — Вызови городничего.

— Он не придёт. Не по чину городскому правителю к рабу по вызову бегать.

— Кто у кого в гостях? — холодно молвил Щавель. — Главу города только что из собственных хором горожане выставили. К тебе он, может, и не пойдёт, а ты передай, что я его зову чифирнуть на сон грядущий. Визита вежливости нынче не сподобился ему нанести в связи с крайней занятостью, вот случай и подвернулся познакомиться. Зови. Он придёт.

Он пришёл.

Декан Иванович Семестров оказался дородным старцем, утратившим благообразность по причине вполне объяснимой. Неуверенность чувствовалась в нём и выдавала себя суетливостью движений. И хоть вытурили его из дому среди ночи, одет городничий был в алый атласный шлафрок, под которым красовалась белая тонкого полотна рубашка и чёрные фасонистые брюки. Массивные чересла сзади уравновешивало изрядное пузо спереди, придающее городничему вид груши, в которую воткнули булавку. Над узкими плечами на тонкой шее торчала маленькая шарообразная голова с носом-пуговкой. Волосы городничий стриг коротко, а бороду на щеках зачем-то брил, оставляя на подбородке аккуратный клинышек. Городничий щурил подслеповатые глазки, однако не отважился взглянуть на княжеского эмиссара через диковинное приспособление — два круглых стёклышка, заключённых в золотую проволочную оправу на длинной ручке. Лорнет так и остался висеть у него на груди.

— Войти аль нет? — продребезжал он у порога, игриво показывая, что по-прежнему чувствует себя властителем Владимира, несмотря на небольшой конфуз, и может иронизировать с незнакомым посланцем светлейшего князя Святой Руси.